Семён Данилюк - Константинов крест [сборник]

— Никак, признал, Николай Константинович? — баба Лена натура тонкая. Как только председатель поссовета усаживался за рабочий стол, тотчас из Кольки обращался в Николая Константиновича.

— Похоже на то.

— Кто?! — у бабы Лены аж рот приоткрылся от любопытства.

— Не скажу. Но премию выпишу. За виртуозное владение веником.

По коридору процокали каблучки, и в кабинет, не сняв распахнутого плаща, впорхнула секретарша Любаня, рослая, большегрудая.

— Ох и погуляли вчера! — она озабоченно покачала головкой, давая возможность шефу оценить крупные серьги-висюльки. — Головка-то не бобо?

— Голова в порядке. И уже приступила к работе. Чего и остальным желает, — грубовато отреагировал Понизов.

Любаня, посмурнев, вышла. Демонстрируя неудовольствие, долбанула откидной доской на перегородке.

Понизов пожинал плоды собственного сластолюбия. Месяц назад, перепив, он, вопреки железному правилу, отвез секретаршу на «конспиративную» калининскую квартиру, что досталась на время от сослуживца, завербовавшегося на Север. После той ночи вышколенная секретарша превратилась в докучливую любовницу, а общение с ней — в муку.

Шум двигателя заставил Понизова обернуться к окну. Возле поссовета остановилась — невиданное дело — иномарка: «фольксваген» с прибалтийскими номерами. Из машины вышли двое немолодых светловолосых мужчин в белых приталенных плащах и коричневых полуботинках на ранте, словно приобретенных в одной и той же подсобке. Один худощавый, повыше, второй — невысокий, склонный к полноте. Но на расстоянии, несмотря на разницу в объемах, они казались удивительно похожими.

Приезжие затоптались на крыльце. Принялись обивать испачканную обувь, не решаясь пройти внутрь, чтобы не наследить.

— Ишь, чистюли, — отчего-то обиделась баба Лена. Коврик с крыльца на время уборки она забросила в ведро.

Прежде чем войти в кабинет председателя, визитеры постучали в распахнутую дверь. Вошли, только дождавшись приглашения. В приемной скинули плащи. Костюмы на них оказались разными. Но ощущение неуловимого сходства еще усилилось.

— Мы имеем чьесть говорить с Главой? Э-э-э… — начал худощавый с тем акцентом, по которому безошибочно определяют прибалтов.

— Имеете, — подтвердил Понизов, показав на стулья для посетителей. Гости сели. Выложили визитки, написанные на незнакомом языке.

Понизов хмыкнул:

— Специально для России подготовили? — вгляделся в текст. — Эстонцы?

— Эстонцы, да, — закивали оба.

— Хенни Валк, — ткнул в свою визитку худощавый.

— Густав Вальк, — представился полненький. — Но я канадский эстонец. Я волонтер.

Послышались голоса. Поссовет начал наполняться. Понизов поторапливающе постучал по визиткам. Вальк кивнул на Валка.

— Мы — эстонская община, — произнес тот. — Исчез президент. Два года ищем.

— В этом месте поподробней, — Понизов не на шутку удивился. Розыском пропавших заниматься ему доводилось. Но об исчезнувших без вести президентах слышал впервые.

— В восемьдесят восьмом году у нас случилась Поющая революция, — сообщил Валк. — Люди вышли на Певческое поле… Много-много недовольных людей. Люди стали спрашивать…

Валк перевел дух. Понизов кивком головы поторопил.

Валк посмотрел на Валька. Вальк взялся объяснить по-своему:

— Когда в 1940 году Советская Россия оккупировала Эстонию…

— В смысле Эстония добровольно вошла в союз нерушимый республик свободных, — поправил Понизов.

— Да, да, именно… — закивал Вальк. — Когда СССР оккупировал Эстонию, многих руководителей увезли в тюрьмы. Среди других пропал наш президент Константин Пятс.

— И люди спросили, где наш президент, — подхватил Валк. — Мы хотим знать о нем. И тогда создали экспедицию. Да… И мы здесь экспедиторы.

Понизов хмыкнул — эстонец скаламбурил, даже не заметив этого. Слушал он без интереса, в нетерпении поглядывая на сегодняшний график, из которого уже начал выбиваться. Мутная история с каким-то стремным президентом мало заинтересовала его. Своих хлопот по горло. То и дело в открытый кабинет заглядывали сотрудники, сконфуженно кивали. Но вскоре заглядывали вновь, намекая на неотложность вопроса.

Валк меж тем неспешно нанизывал слова, получая удовольствии от собственного умения грамотно выстраивать чужую речь.

— Так в чем суть, экспедиторы? — поторопил Понизов.

Валк вытащил из портфеля карту СССР, разложил перед председателем поссовета.

— Вот!

Откинулся торжествующе. Понизов недоуменно вглядывался в нанесенные кружки и стрелки.

— Мы много ездили. Год, два. Много областей, больниц, — пояснил Густав Вальк. — Тщательно опрашивали, сверяли. Нигде нет следов. Появятся — затеряются. Последние по времени Ямеяла, Ленинград, Стренчи. Указали сюда. Ехали с надеждой.

— И что?

— Вчера побывали в психиатрической больнице. Нам сказали, — никогда не был.

— Сочувствую, — без особого сочувствия протянул Понизов, уже в откровенном нетерпении.

— Это наш президент, — сообщил Хенни Валк. — Для республики очень важно, чтоб вернуть на Родину… Это символ, понимаете?

Понизов усмехнулся, — это как раз он понимал распрекрасно. Тело президента, загубленного в сталинских застенках, для самопровозглашенной республики — как флаг.

— От меня-то что хотели? Я не психбольница, не кладбищенская администрация. Я — советская власть, которую вы так не любите… Не любите ведь? — не удержался он от хулиганства.

Эстонцы переглянулись, будто пойманные на непристойности. Отвели глаза.

— Не любите, — констатировал Понизов. — И всё-таки пришли. С чем?

— Бурашево — последнее место, где он мог быть, — затянул прежнюю песню Хенни Валк, тыча в карту.

Понизов нахмурился. Отодвинул визитки. Демонстративно потянулся к папке «На подпись».

— Мы бы к вам не пришли, — заверил Густав Вальк. — Но Александр сказал, — надо идти к Понизову. Александр сказал: если можно решить, он решит.

Оба визитера переглянулись и замолкли, будто сказали предостаточно.

— Дальше, ребята, — поторопил Понизов. — Кто у нас Александр?

Эстонцы переглянулись, озадаченные.

Из коридора донесся грохот перевернутого ведра, ворчание бабы Лены и весело извиняющийся баритон. Чем-то знакомый. Да конечно, — знакомый! Еще как знакомый! Понизов подался вперед.

В кабинет ввалился белобрысый крепыш, свежий и крепкий, будто ядрышко фундука.

— Алька! Брат! — Понизов бросился навстречу. Но вошедший, покоробленный панибратством, выставил предостерегающе руки. Нижняя губа его оттопырилась.